Черный треугольник. Дилогия - Страница 120

120

– Бумаги уже смотрел? – спросил я.

– Те, что из Екатеринбурга прислали, читал. А те, что по убийству Глазукова, – нет. Руки еще не дошли. Видишь что творится? – он кивнул на загромождавшие стол папки. – Выяснил обстоятельства убийства?

Все установленное можно было изложить в нескольких фразах. По словам Филимонова, которые подтверждались сотрудниками нашего поста наружного наблюдения, он отправился на свадьбу в начале пятова, почти за два часа до конца рабочего дня. Кухарка Глазукова ушла домой на час раньше. Таким образом, после четырех член союза хоругвеносцев оставался дома один и чем-то занимался в своей мастерской (кажется, вставлял выпавший бриллиант в кольцо, которое накануне принесла ему старая клиентка – жившая неподалеку чиновница).

Опрошенные Павлом Суховым старший поста наружного наблюдения агент первого разряда Прозоров и его напарник агент третьего разряда Синельников показали, что минут через пятнадцать – двадцать после ухода приказчика к Глазукову приехали на извозчике старик и пожилая женщина. Старик высокого роста, худощавый, с тростью. На нем было летнее однобортное пальто с закрытой застежкой и бархатным черным воротником и коричневая фетровая шляпа. Спутница его, похоже из мещанок, без каких-либо характерных примет, щеголяла в белой батистовой блузе и длинном, до пят, платье без рукавов, какие носили в Замоскворечье лет шесть-восемь назад. Старик как-то навещал Глазукова. Женщина же со времени установления нами поста наблюдения появилась здесь впервые. Пробыли они в доме около получаса, а потом уехали в поджидавшей их пролетке, причем Глазуков проводил их до извозчика и даже подсадил даму. Затем его навестили мастеровой с сыном, которые сбывали через лавку зажигалки собственного производства. Эти пробыли несколько минут. А вскоре после того, как Проворов отпустил напарника домой пообедать перед самым закрытием лавки, он заметил подошедшего со стороны Большого Бронного проезда брюнета с бородкой и усами, лет двадцати – двадцати пяти. По одежде его можно было принять за студента института гражданских инженеров – темно-зеленая форменная куртка с малиновыми выпушками, такая же фуражка с бархатным околышем, заправленные в сапоги диагоналевые брюки. В правой руке он держал что-то вроде коричневого портфеля или маленького саквояжа. Этого молодого человека Прозоров раньше у Глазукова не видел. Студент, словно прогуливаясь, прошелся вдоль переулка, миновав дом Глазукова. Затем, так же не спеша, вернулся и позвонил. Ювелир тотчас же отворил ему и пропустил в прихожую. Этот посетитель пробыл дольше предыдущих – около часа – и ушел непосредственно перед возвращением с обеда Синельникова. Покинув дом ювелира, студент быстрым шагом направился к Большому Бронному проезду, настолько быстрым, что Прозоров, заподозрив что-то неладное, даже пожалел, что нет Синельникова и нельзя проследить за ним. («Трое суток ареста за нарушение порядка несения службы, – коротко сказал Ермаш. – Обоим».).

Глазуков посетителя не провожал. Студент сам закрыл за собой дверь.

Примерно через полчаса после ухода студента к ювелиру наведался, как выяснилось, одолжить свечей его сосед Петельников. Он несколько раз звонил в дверь, но ему не открыли. Решив, что Глазукова нет дома, ушел. Вернулся через полтора часа, но ему снова не открыли дверь. Свет в окнах не горел. Больше у дома члена союза хоругвеносцев до утра следующего дня никто не появлялся.

Из всего этого следовало, что Глазукова убили приблизительно в половине седьмого вечера, что совпадало с заключением судебно-медицинской экспертизы: «заполошенный медик» все-таки внял моему настойчивому совету и в тот же день представил все необходимые документы.

Когда Глазукову звонил сосед, того уже не было в живых. Не вызывало также никаких сомнений, что убийство совершил человек, который пришел к ювелиру перед закрытием лавки.

Все это было ясно.

Но уже в самом начале дознания выяснилось одно странное обстоятельство, в котором мы так и не смогли толком разобраться.

Опрашивали соседей Глазукова – было опрошено около пятидесяти человек, – мы наткнулись на портного Семенюка, который уже лет десять снимал маленькую квартиру в доме на противоположной стороне переулка, наискосок от ювелира.

Около семи часов вечера Семенюк, поливавший цветы, которые стояли у него на подоконниках окон, выходивших в переулок, заметил, как от Глазукова вышел какой-то человек. По времени им мог быть только убийца ювелира, а Семенюк категорически утверждал, что цветы он поливал именно в это время – не раньше и не позже. («Цветы, граждане-товарищи, не люди какие: по божеским установлениям живут, к порядку приучены. Вянут они без порядка. Для них что старый строй, что новый, а, будь любезен, полей в положенное время, без запоздания. Потому и говорю: семь часов пополудни было…»)

Портной довольно подробно описал внешность незнакомца, особенно его платье. И то и другое во многом не совпадало со свидетельством Прозорова.

По показаниям Семенюка, человек, который вышел из дома Глазукова, был одет не в тужурку института гражданских инженеров, а в темный шевиотовый френч с надстроченными карманами с большими клапанами, какие носили во время германской войны земгусары, то есть сотрудники союза земств и городов. Пояс на этом земгусарском френче был тоже шевиотовый с костяной пряжкой. Из кости и пуговицы. Костюм дополняли офицерские серовато-синие шаровары и черные хромовые сапоги на высоких каблуках.

На осторожный вопрос Павла Сухова, не ошибся ли он, Семенюк развел руками:

120