– Вы поддерживали отношения с Мессмерами?
– Люди, которые были дороги Олегу Григорьевичу, были дороги и мне. Это так естественно.
– А когда вы последний раз посетили Валаам?
Эгерт с ответом не торопилась. Она понимала, что это уже похоже на начало настоящего допроса.
– Года два назад.
– А точнее?
– Кажется, в марте восемнадцатого года. Да, в марте восемнадцатого.
– Так давно?! – поразился я, всем своим видом давая понять, что великая любовь, о которой она рассказывала, с подобным ответом как-то не согласуется.
– Видите ли… Олег Григорьевич в марте восемнадцатого покинул монастырь.
– Совсем? – еще более удивился я.
– Уверена, что нет, но пока на Валаам он не возвращался. Он тогда приезжал в Москву на похороны брата, Василия Григорьевича.
– Казначея «Алмазного фонда»? – проявил я некоторую осведомленность, которая ей не понравилась.
Теперь Эгерт необходимо было обдумать внезапно возникшую ситуацию, а мне – не дать ей такой возможности.
– Олег Григорьевич покинул Валаам с разрешения настоятеля монастыря?
– Не знаю. Он уехал после моего возвращения в Москву.
– Но ведь вы встречались в Москве?
– Встречались…
– И в доме старика Мессмера, и на похоронах, и у вас?
– Да…
– Разве он вам ничего не говорил по этому поводу?
– Представьте себе.
– И вы не спрашивали?
– Нет.
– Странно, очень странно… А где он сейчас, в Москве?
– Нет, не в Москве.
– А где?
– Он тогда пробыл здесь неделю, а затем уехал.
– Куда? – быстро спросил я, навязывая ей ускоренный темп допроса и не давая тем самым возможности тщательно взвешивать ответы.
– В Тобольск.
– В Тобольск?!
– Его туда пригласили кузина и ее муж.
– Уваровы? – вновь проявил я осведомленность.
– Да, Уваровы.
– Зачем?
– Погостить.
Экспромт был не из удачных: 1918 год, как известно, мало подходил для такого рода поездок. Я широко и добродушно улыбнулся, давая тем самым понять, что оценил ее шутку. Улыбнулся и Хвощиков.
– А если серьезно?
– Погостить, – повторила она, и лицо ее стало почти таким же простодушным, каким оно бывало у Ермаша.
Наступившую паузу никто не торопился заполнить.
– У меня, конечно, нет никаких сомнений в вашей правдивости, Елена Петровна, – наконец сказал я. – Но согласитесь, что все выглядит… скажем, непонятно. Монах-схимник, еще не получив от отца телеграммы о смерти брата (мы проверяли), но зато побеседовав с тремя неожиданными посетителями, – для сведения Эгерт сообщил я, – поспешно выезжает в Москву на похороны брата, забыв спросить на это разрешение настоятеля монастыря. Ладно, допустим, его мучили предчувствия или он обладал даром предвидения, а в согласии настоятеля он не сомневался. Но ведь потом количество странностей не уменьшается, а возрастает.
– Вы находите? – любезно спросила Эгерт, и я испугался, как бы на протоколе не появилась четвертая клякса. Но за время допроса Хвощиков несколько пообмялся.
– Увы, нахожу. Похоронив брата, который застрелился при хорошо известных всем нам обстоятельствах, – мимоходом ввернул я, – он не остается утешить несчастного старика отца, что было бы, конечно, вполне естественным. Не стремится он задержаться в Москве и ради любимой женщины – я имею в виду вас, Елена Петровна. Более того, он начисто забывает даже про монастырь и совсем не торопится в скит спасать свою душу. Но зато у него возникает непреодолимое желание немедленно отправиться в Тобольск и погостить там у двоюродной сестры, с которой раньше почти не поддерживал никаких отношений… Странно, не правда ли?
Мне было любопытно, как она выкрутится. Эгерт сделала это с присущими ей изяществом и непосредственностью.
– Действительно странно, – поразмыслив, сказала она. – Вы совершенно правы. Но, наверное, у Олега Григорьевича были на это какие-то свои соображения. Как вы думаете?
Не знаю, кем была Эгерт, но только не папуаской: уж слишком хорошо был приспособлен ее ум к самым неожиданным ситуациям. На сидевшем против меня ангеле негде было ставить пробы. По сравнению с ней и Олег Мессмер и Галицкий были, конечно, щенками.
– И сколько же Олег Григорьевич пробыл тогда в Тобольске?
– Не знаю.
– Вы от него не получали оттуда никаких вестей? И сами не писали?
Эгерт на мгновение запнулась. «Нет» перечеркивало весь ее красивый рассказ об отношении к Олегу Мессмеру. «Да» вынуждало к каким-то объяснениям.
– Он мне писал, конечно. Но сами понимаете, условия гражданской войны… И я ему писала…
– За два года никаких вестей?
– Нет, почему же. Вскоре после его приезда в Тобольск я получила от него письмо. Оно очень долго шло…
– И о чем же он писал?
– Да, пожалуй, ни о чем заслуживающем внимания. Обычное письмо, адресованное близкому человеку. Содержание подобных писем передать очень трудно. Как будто ничего особенного, и в то же время каждая строка наполнена содержанием – настроением, чувствами, мыслями… Вы меня понимаете, такие письма на своем веку писал и получал каждый.
Изящные ручки Елены Эгерт вновь пытались выхватить у меня нить нашей беседы и завладеть ею.
– Простите, Елена Петровна, а о своих планах Олег Григорьевич писал вам?
– Что вы имеете в виду?
– Сколько он собирался гостить в Тобольске? Неделю? Месяц? Год?
Эгерт улыбнулась, но в ее улыбке ощущалась грусть человека, который еще живет воспоминаниями об утраченной любви, о принесенной во имя ее великой жертве.
– Я так поняла из письма, что он собирается в ближайшие дни уезжать.
– Куда?